|
Правда, и его общефилософская система содержит элементы морализации («то, что действительно, то разумно»; совпадение процесса становления абсолютного духа с завоеванием духом свободы). У Г. известным образом отождествляются онтология и этика (действительность, разум есть также и добро). Своеобразие этики Г. состояло в том, что он, оставив спор об отвлеченных моральных принципах, сосредоточил внимание на тех социальных формах, в к-рых протекает нравственная деятельность человека. Здесь сказалось его апологетическое отношение к прусскому государству и связанная с этим недооценка специфики морали. На место нравственной добродетели Г. ставит санкционированную существующим об-вом и государством «добропорядочность», а идею служения человечеству в целом (что в абстрактном виде выражено в «категорическом императиве» Канта) заменяет конкретными и частными обязанностями, в к-рых он находит элементы единичного (семья), особенного (корпорации и сословия в «гражданском об-ве») и всеобщего (сфера государственной деятельности), причем последнее играет определяющую роль как воплощение «конкретной тотальности». Т. обр., этика Г. есть мораль обязанностей перед семьей, об-вом и государством. В связи с этим Г. отрицает значение нравственной критики существующих порядков с позиции должного, а государственную деятельность «великих личностей» освобождает от критериев обычной человеческой моральности. Субъективный аспект нравственных отношений (проблемы совести и идеала) и моральной ответственности личности, соотношение личной и общественной морали (в частности, возможность конфликта между ними) оставлены Г. без внимания. Односторонность Г. вызвала столь же одностороннюю критику его этических взглядов со стороны Кьеркегора. Англ. неогегельянец Б. Бозанкет акцентировал внимание на «этическом оправдании государства» и государственного принуждения, итал. неогегельянец Дж. Джентиле приспособил этику Г. к нуждам тоталитарного фашистского режима. |
|
